Игорь Губерман
Душевной не ведая драмы,
Лишь те могут жить и любить,
Кто прежние раны и шрамы
Умел не чесать, а забыть.
Как образуются стихи
Забавно, что стих возникает из ритма;
В какой-то момент, совершенно случайный,
Из этого ритма является рифма,
И мысли приходят на свет ее тайный.
Творя чего-нибудь певучее,
Внутри себя я мысли излагаю,
Но смыслом ради благозвучия
Весьма легко пренебрегаю.
К чужому соку творческих томлений
Питая переимчивую страсть,
Я даже у грядущих поколений
Смогу, возможно, что-нибудь украсть.
Избранное
Не все заведомо назначено,
Не все расчерчены пути,
На ткань судьбы любая всячина
Внезапно может подойти.
Довольно тускло мы живем,
Коль ищем радости в метании
От одиночества вдвоем
До одиночества в компании.
Завел семью. Родились дети,
Скитаюсь в поисках монет.
Без женщин жить нельзя на свете,
А с ними - вовсе жизни нет.
Настолько время быстротечно
И столько стен оно сломало,
Что можно жить вполне беспечно –
От нас зависит очень мало.
Творя чего-нибудь певучее,
Внутри себя я мысли излагаю,
Но смыслом ради благозвучия
Весьма легко пренебрегаю.
К чужому соку творческих томлений
Питая переимчивую страсть,
Я даже у грядущих поколений
Смогу, возможно, что-нибудь украсть.
Наш ум устроен целесообразно,
Ему идут на пользу и поломки:
Свихнуться можно так своеобразно,
Что гением тебя сочтут потомки.
В НАС ОСТРО ЧУВСТВО ДОЛГА,
МЫ ПРОСТО ЧУВСТВУЕМ НЕДОЛГО
Не постичь ни душе, ни уму,
Что мечта хороша вдалеке,
Ибо счастье – дорога к нему,
А настигнешь – и пусто в руке.
Я тебя люблю и не беда
Что недалека пора проститься,
Ибо две дороги в никуда
Могут еще где-то совместиться.
Чего весь век хотим, изнемогая
И мучаясь томлением шальным?
Чтоб женщина – и та же, но другая
Жила с тобою, тоже чуть иным.
Не всуе жизнь моя текла,
Мне стало во время известно,
Что для душевного тепла
Должны два тела спать совместно.
Без удержу нас тянет на огонь,
А там, уже в тюрьме или больнице,
С любовью снится женская ладонь,
Молившая тебя остановиться.
Как жаль, что из-за гонора и лени
И холода, гордыней подогретого,
Мы часто не вставали на колени
И женщину теряли из-за этого.
В тюрьме я понял: Божий глас
Во мне звучал зимой и летом:
Налей и выпей, много раз
Ты вспомнишь с радостью об этом.
Приснилась мне юность отпетая,
Приятели – мусор эпохи,
И юная дама, одетая
В одни лишь любовные вздохи.
Несчастья освежают нас и лечат,
И раны присыпают слоем соли;
Чем ниже опускаешься, тем легче
Дальнейшее наращивание боли.
На крайности последнего отчаянья
Негаданно-нежданно всякий раз
Нам тихо улыбается случайная
Надежда, оживляющая нас.
Томясь тоской и самомнением,
Не сетуй всуе, милый мой,
Жизнь постижима лишь в сравнении
С болезнью, смертью и тюрьмой.
Когда нам не на что надеяться
И Божий мир не мил глазам,
Способна сущая безделица
Пролиться в душу как бальзам.
Забавно, что стих возникает из ритма;
В какой-то момент, совершенно случайный,
Из этого ритма является рифма,
И мысли приходят на свет ее тайный.
В той мутной мерзости падения,
Что я недавно испытал,
Был острый привкус наслаждения,
Как будто падая – взлетал.
Муза истории, глядя вперед,
Каждого разно морочит;
Истая женщина каждому врет
Именно то, что он хочет.
Печальная нисходит благодать
На тех, кто истолчен в житейской ступке:
Умение понять и оправдать
Свои неблаговидные поступки.
Уже в костях разлад и крен,
А в мысли чушь упрямо лезет,
Как в огороде дряхлый хрен
О юной редьке грезит.
Покой исчез, как не было его,
Опять я предан планам и химерам;
Увы, штанам рассудка моего
Характер мой никак не по размерам.
Я машину свою беспощадно гонял,
Не боясь ни погоды, ни тьмы;
Видно, ангел-хранитель меня охранял,
Чтобы целым сберечь для тюрьмы.
Проходимец и безобразник
Верю: будет во вторник-среду
И на нашей улице праздник;
Только дайте сперва я съеду.
Зря жены квохчут оголтело,
Что мы у девок спим в истоме,
У нас блаженствует лишь тело,
А разум – думает о доме.
Мой воздух чист, и даль моя светла,
И с веком гармоничен я и дружен,
Сегодня хороши мои дела,
А завтра они будут еще хуже.
А ночью небо раскололось,
И свод небес раскрылся весь,
И я услышал дальний голос:
Не бойся смерти, пьют и здесь.
Сколь мудро нас устроила природа,
Чтоб мы не устремлялись далеко:
Осознанное рабство – как свобода:
И даль светла, и дышится легко.
Всякой тайной мистики помимо
Мистика есть явная и зримая:
Женщина, которая любима,
Выглядит стройней, чем не любимая.
За повадку не сдаваться
И держать лицо при этом
Дамы любят покрываться
Королем, а не валетом.
Искусство жизни постигая,
Ему я отдал столько лет,
Что стала жизнь совсем другая,
А сил учиться больше нет.
Бес или Бог такой мастак,
Что по причуде высшей воли
Людей привязывает так,
Что разойтись нельзя без боли?
У Любви не бывает обмана,
Ибо искренна страсть, как дыхание,
И божественно пламя романа,
И угрюмо его затухание
Томясь в житейском общем тесте,
вдруг замечаешь тайным взглядом,
что мы живем отнюдь не вместе,
а только около и рядом.
Снова завтра день судьба пошлет,
снова что-то вспомню из былого,
снова день прольется напролет
в ловле ускользающего слова.
Главное в питье – эффект начала,
Надо по нему соображать:
Если после первой полегчало –
Значит, можно смело продолжать.
Сполна уже я счастлив от того,
Что пью существования напиток.
Чего хочу от жизни? Ничего.
А этого у ней как раз избыток.
Хоть очень разны наши страсти,
но сильно схожи ожидания,
и вождь того же ждет от власти,
что ждет любовник от свидания.
За проволокой всей систем,
За цепью всех огней
Нужна свобода только тем,
В ком есть способность к ней.
Мы радуемся или стонем
И тем судьбу отчасти правим:
Смеясь, мы прошлое хороним,
А плача – будущее травим.
Мы вовсе не грешим, когда пируем,
забыв про все стихии за стеной,
а мудро и бестрепетно воруем
дух легкости у тяжести земной.
Еще я не хочу ни в ад ни в рай
и Бога я прошу порой как друга:
Пугай меня, Господь, но не карай,
Еврей сильнее духом от испуга
Нет, я на лаврах не почил,
Верша свой труд земной:
Ни дня без строчки – как учил
Меня один портной.
Он мало спал, не пил вино
И вкалывал кряхтя.
Он овладел наукой, но
Не сделал ей дитя.
И женщины нас не бросили,
И пить не устали мы,
И пусть весна нашей осени
Тянется до зимы.
Россия очнулась, прозрела,
вернулась в сознанье свободное
и смотрит спокойно и зрело
на счастье свое безысходное.
Русский холод нерешительно вошел
в потепления медлительную фазу;
хорошо, что нам не сразу хорошо,
для России очень плохо все, что сразу.
Ночь глуха, но грезится заря.
Внемлет чуду русская природа.
Богу ничего не говоря,
Выхожу один я из народа
Верна себе, как королева,
моя держава:
едва-едва качнувшись влево,
стремится вправо.
Не стоит наотмашь и сходу
Россию судить, и ругать:
Бог дал человеку свободу
И право ее отвергать.
Мы от любви теряем в весе
За счет потери головы
И воспаряем в поднебесье,
Откуда падаем, увы.
Ты люби, душа моя, меня,
Ты уйми, душа моя, тревогу,
Ты ругай, душа моя, коня,
Но терпи, душа моя, дорогу.
Хоть и тонешь там и тут,
Грязь весны и слякоть осени –
Как разлука, когда ждут,
И разлука, если бросили.
Волшебный мир, где ты с подругой;
Женой становится невеста;
Жена становится супругой,
И мир становится на место.
Дым отечества голову кружит,
Затвори мне окно поплотней:
Шум истории льется снаружи
И мне мешает мне думать о ней.
Свобода с творчеством - повенчаны,
Тому есть многие приметы,
Но прихотливо переменчивы
Их тайной связи пируэты
Вонзится в сердце мне игла,
И вмиг душа вспорхнет упруго;
Спасибо счастью, что была
Она во мне – прощай подруга.
Плодясь обильней, чем трава,
Кругом шумит разноголосица,
А для души нужны слова,
Которые не произносятся.
Окунулся я в утехи гастрономии,
Посвятил себя семейному гнезду,
Ибо слабо разбираясь в астрономии,
Проморгал свою счастливую звезду.
Когда насильно свой прибор
Терзает творческая личность,
То струны с некоторых пор
Утрачивают эластичность.
Во все, что высоко и далеко,
Мы тянемся внести свой личный шум;
Порочить и прочить так легко,
Что это соблазняет слабый ум
Чтоб я не жил, сопя натужно,
устроил Бог легко и чудно,
что все, что трудно, мне не нужно,
а все ненужное мне трудно.
Странно живу я на свете,
Путь мой и дик и смутен,
Но даже встречный ветер
Часто бывает попутен.
Душе уютны, как пальто,
Иллюзия и сантименты,
Однако жизнь – совсем не то,
Что думают о ней студенты.
На старости я, не таясь,
Живу, как хочу и умею,
И даже любовную страсть
Я по переписке имею.
В летальный миг вожди народа
внесли в культуру улучшение:
хотя не дали кислорода,
но прекратили удушение.
Душа человеку двойная дана –
Из двух половинок, верней –
И если беспечно хохочет одна,
То плачет вторая над ней.
Никак я не миную имя Бога,
Любую замечая чрезвычайность;
Случайностей со мной так было много,
Что это исключает их случайность.
Слепец бежит во мраке
И дух его парит,
Неся незрячим факел,
Который не горит.
Да, мне умерить пыл и прыть
пора уже давно,
я пить не брошу, но курить
не брошу все равно.
Вчера взяла меня депрессия,
Напав, как тать, из-за угла;
Завесы серые развесила,
И мысли черные зажгла.
А я не гнал мерзавку подлую,
Я весь сиял, ее маня,
И с разобиженною мордою
Она покинула меня.
Нам свойственна колючая опаска
Слюнявых сантиментов и похвал,
Но слышится нечаянная ласка -
И скашивает душу наповал.
Вдруг ярчает у неба свет,
Веют запахи благодати,
И приняв просвет за рассвет,
Петухи поют на закате.
Печалью, что смертельна жизни драма,
Окрашена любая песня наша,
Но теплится в любой из них упрямо
Надежда, что минует эта чаша.
Огонь печи, покой и тишина.
Грядущее и зыбко, и тревожно.
А жизнь, хотя надежд не лишена,
Однако же совсем не безнадежна.
Я соблюдаю такт и честь
по месту, в коем нахожусь, -
то я кажусь умней, чем есть,
то я умней, чем я кажусь.
Надо жить, и единственно это
Надо делать в любви и надежде.
Равнодушно вращает планета
Кости тех, кто познал это прежде.
Наше слово в пространстве не тает,
А становится в нем чем угодно,
Ибо то, что бесплотно витает,
В мире этом отнюдь не бесплодно.
Не в силах дамы побороть
Ни коньяком, ни папиросами
Свою сентябрьскую плоть
С ее апрельскими запросами.
На нас нисходит с высоты
От вида птичьего полета
То счастье сбывшейся мечты,
То капля жидкого помета.
В пылу Любви ума затмение
Овладевает нами всеми –
Не это ль ясное знамение,
Что Бог устраивает семьи.